Из непоседливого детства, наверно, ему в противовес, мне запомнилась очень тихая соседка. Жили мы бок о бок. Меж домами стояла невысокая ограда. Так, для проформы, потому что положено. Объединяла нас калитка, которая в общем-то была не нужна, потому как никогда не закрывалась. В ветреные дни она раскачивалась и скрипела на разные лады. Иногда порывом её откидывало так, что возвращаясь на место, она протяжно стонала, вызывая тревожность. И тогда кто-нибудь из взрослых, у кого не выдерживали нервы, захлопывал её, вгоняя в паз. Но снующими со двора во двор детьми калитка вновь отворялась.
Почти каждые два года, в начале лета, после смены тёплой тoлcтой одежды, у соседки вдруг обнаруживался выросший живот, а к концу лета она приносила из местной бoльницы ребёночка, завёрнутого в цветастые тряпицы. К весне очередной малыш уже ползал, активно знакомясь с обстановкой двух их комнат. Трогал уголь у печки, усердно примеривал обувь возле входа и даже умудрялся совершать вылазки за порог… В холодное время малышей редко выводили на улицу, не на всех хватало тёплой одежды, а собирать их на прогулку по очереди было долго и неудобно, и мы часто видели с улицы любопытные глазёнки сгрудившихся в окне малышей.
Летом их мальчишки частенько бегали голышом. Заметив же, что им несут штанишки, они убегали во всю семенящую мочь, заливаясь смехом.
Мужа тихой соседки я запомнила стоящим с вилами на крыше сарая и сбрасывающим скотине сено. Высокий, крепкий, слегка сутулый мужчина, молчаливый, с усами и бородой казался мне стариком. На самом деле был он ненамного старше жены. Он шёл навстречу угрожающей громадиной, но по блеску в его глазах я догадывалась, что он улыбается. Сама же улыбка пряталась то ли в усах, то ли в бороде, и я облегчённо вздыхала. Значит, можно продолжать играть у них во дворе и возиться с малышами.
У нас в семье в то время не было маленьких детей, и мне нравилось наблюдать за соседскими. Они, как мишки, переваливались с боку на бок, ползали, улыбались, показывая первые зубки, доверчиво тянули навстречу маленькие ручки. Без хныканья и капризов засыпали там, где их подкарауливал сон. Я долгое время считала, что маленькие дети бывают именно такими и только такими. Но когда через несколько лет появилась моя сестрёнка, я была растеряна. Она постоянно плакала, и её приходилось подолгу укачивать перед сном или забавлять, гремя игрушкой либо ложкой в стакане. И когда она оставалась без внимания, то сразу догадывалась об этом и устраивала невыносимый рёв.
Уверенная в том, что соседка каждый раз терпит бoль при разрезе живота для того, чтобы вытащить ребёночка, я переживала и жалела её. О рождении детей естественным путём я не знала и даже не задумывалась. И совершенно не было нужды спросить об этом у кого-то, так как мои представления о способе перехода детей из лона матери в мир были крепки.
Соседка кормила ребёнка грyдью, стараясь сесть ко всем спиной, стеснялась. Временами мне удавалось наблюдать за ними. Малыш, чувствуя близкий запах матери и молока, заранее открывал ротик и от нетерпения издавал приятные на слух размеренные хныканья. И уже поймав сосок и старательно причмокивая, постепенно переходил на сопение в такт заглатываемому молоку. Лобик покрывался капельками пота, как-никак процесс требовал усилий. Насыщаясь, он выделывал ножками кренделя, а ручкой водил по лицу матери, ощупывая и ковыряя пальчиком заинтересовавшие его места, пощипывал её грyдь и вглядывался в мимику, как бы пытаясь понять, не бoльно ли ей. Единение с мамой переполняло его блаженством, и малыш yмирoтворённо гулил, выпуская излишки молока наружу, его струйки медленно стекали к детской шейке. К концу кормления он усиливал ритм глотания, издавая отчаянные звуки и пытаясь удержать ручкой мамину грyдь. И когда, наконец, отрывался от неё, то сытый и довольный уползал по своим ползунковым делам.
В моей памяти соседка так и осталась кормящей ребёнка. Её лицо светилось тайной, которую не передать. Она гладила детскую спинку, похлопывала по ягодичкам, вытирала мокрый лобик, и её огрубевшие руки двигались мягко и нежно, а губы шептали тихие, ласковые слова, понятные только им двоим. Малыш зaмирaл, переставая сосать и подолгу слушал мамин умильный лепет, состоящий из невероятно сладкого сочетания звуков и напевной интонации.
Мне, растущей без мамы и всякий раз находящей уют и нежность в этой семье, такие минуты доставляли огромную, скрытую от других радость общения с материнством. И понимая моё внутреннее состояние, соседка часто гладила меня по голове, ободряюще похлопывала по плечу.
Через много лет, приехав в родные места, я первым делом отправилась к ним. К моему удивлению, они жили по прежнему адресу. Во дворе стоял большой новый дом. Как и раньше, бегали малыши, сушилось бельё, цвёл сад. Дети дружно пригласили в дом…
Она узнала меня сразу, а я её нет. Тихая соседка была и та, и не та. Её окружали выросшие дети, многочисленные внуки и правнуки. На безрукавке блестела медаль Матери-героини. Казалось, что вокруг большими, добрыми, красивыми кусками щедро раскидано счастье…
Располневшая, умиротворённая, утопающая в заботе и ласке окружающих, она улыбалась, иногда нарочито покрикивая на шумевших правнуков. Более роскошной старости мне видеть не доводилось.
Воспоминания, радость, слёзы охватили нас и увели в далёкое прошлое…
Автор: Роза Исеева
